МИТРОХИНА РУБАХА

Очень интересно заглянуть в мифологическую мас­терскую народов. Что вы знаете, например, о мифах на­шей Родины — языческой Руси? Скорее всего, ничего. С трудом, может быть, назовете Ярилу, Велеса или Даждь бога. Практически нет языческих персонажей ни в летописях, ни в сказаниях. Тысячелетие христианства на нашей земле сумело обратить в православные даже самые языческие праздники. И если мы вдруг узнаем о забытых обрядах и непонятных обычаях, то спасла их для нас народная память, и так вот изустно, в большей степени, они и существуют сейчас. Однажды, когда мне было восемь лет, родители отвезли меня на лето в глу­хую деревеньку Вологодской области. Жили мы в избе у бабы Луши — Лукерий Петровны Хващевой. Тогда ей было уже за восемьдесят, сейчас она умерла. Баба Луша была очень яркая, подвижная, говорливая женщина. Свою работу по хозяйству она делала сама, никому не позволяла себе помогать, знала множество песен, зага­док, любила поплясать, а мне, «дитятке», как она меня называла, на ночь приходила сказывать сказки. Потом, когда уже взрослой девушкой я взялась за штудирова­ние русских народных сказок, среди них ни одной ба­биной Лушиной не нашла. Сказки у нее были страш­ные, жестокие, иногда у меня сердце прямо в пятки уходило, но интерес побеждал. Так вот, слушая эти на­родные «ужастики», я и засыпала. И лишь повзрослев, я поняла, что слышала, может, уникальные сказки. Их можно было бы назвать, как Лукреций свою книгу, — «О природе вещей».

«Жил-был Митроха, — сказывала мне баба Луша, — у того Митрохи был норов злой и глаз нехороший. Как поглядит на девку — у той с женихом не заладится. А Митроха ходит счастливый и только квасок пьет. Погу­бил он так тьму девушек. Дошла очередь до красавицы Дуняши. Была Дуняша дочкой богатого мужика, он ду­ши в ней не чаял, красны ленты в косы заплетал, с зо­лотой ложечки кормил чаем-сахаром. Просватал ее отец за парня из соседней деревни, весной хотели играть сва­дебку. Только видит Дуняша — положил черный свой глаз на нее Митроха, следом ходит, нехорошо говорит. Пошла она к ворожее: "Что мне, бедной-горемычной, делать, скажи, научи, как погибели-змеи избежать? Да­ла ей ворожея сон-травы, велела следить, когда Митро­ха ляжет понежиться под весенним солнцем. Вот тогда-то и окропить его ключевой водой, ключевой водой с сон-травою. Стерегла Дуняша этот час, увидала — за­пряг Митроха своего конька, пошел на пахоту. Притаи­лась Дуняша за кустом, стала ждать. Притомился Митроха, зевнул, отошел на пригорочек с зеленой травой, прилег вздремнуть, конька выпустил погулять. Жарко было Митрохе, рубаху он скинул, руки в стороны рас­тянул, глаза зажмурил. Тут выскочила Дуняша из куста, как плеснет водицей, да от страха взяла и промахну­лась: вся водица на рубаху-то и вылилась. А Митроха глаза открыл, захохотал. Пришла домой Дуняша ни жи­ва ни мертва. Однако вроде день проходит, месяц — весна уж в полном разгаре, а все хорошо. И Митроха с той поры пропал — конек его ходит сам по себе, травку щиплет, а хозяина нет. Подумала Дуняша, что дело обошлось. Сыграли свадебку. Стали дом строить для мо­лодых. Всем миром выделили лучшую землю. Только год в том доме Дуняша и прожила: буря с ветром нале­тела, разметала дом, как сухую траву, сынка-первенца вместе с люлькой в реку бросила, потопила, а мужа Дуняшиного задавила бревном. Плачет Дуняша в голос, причитает над родимыми и тут слышит: идет кто-то с недобрым умыслом. Задрожала она как осиновый листо­чек, повинилась темной головушкой и слышит: "Крас­на девица, не прячь лица, ты меня сгубила сон-травой, уморила меня сон-травой». Испугалась Дуняша. Глядит, а перед ней в ночи, посреди бури-ветра стоит Митроха, улыбается. Сам он голый по пояс, а рубаху в руке дер­жит, рукава развеваются, подол трещит. И смеется Митроха жутким хохотом: "На рубахе моей стоять твоему дому. Коли на середке, где сердце мое — так стоять ему вечны времена, коли на подоле так отрясу его враз, коли на рукавах — волнами-водами заполоню, на вороте — стяну петлею на шее..." С той поры судьба у Дуняши тяжелее нет. Выдадут ее замуж, отец отстроит новый дом — то водой смоет, то ветром сотрясет. Никак не найти середку, где Митрохино сердце».

— А можно найти? — с жалостью спрашивала я.

—  Есть один способ, — отвечала бабка.

— Какой?

—  Возьми ивовый прутик, стань спиной к солнцу и иди, пока не пригнет его к самой земле. Тогда слушай­ся, куда тебя прутик ведет, а потом против его движе­ния отмерь сто шагов, посади там жасминный куст, пусть цветет на будущую весну. У того куста и руби себе дом. Там сердце Митрохи, середка рубахи.

— А Дуняша так и сделала?

— В сказке об этом ничего нет.

И я засыпала с острой жалостью к Дуняше.

Только через тридцать лет я сообразила, что в этой нехитрой сказке иносказательно спрятана мысль о по­иске хорошего места для застройки. Если рукава рубахи рассматривать, как берега рек, подол — как открытое ветрам, незащищенное место, а ворот — засасывающее болото, то ясно, что лучше всего ставить дома в сухом высоком центре рубахи, где будет защита от лесов, рас­тущих вокруг, и воды будет вдоволь, и не накроет она домов паводком (рис. 4). Что же касается прутика, о котором говорила мне баба Луша, то этим великолеп­ным способом определялась на протяжении тысячеле­тий пригодность местности для строительства.

Рис. 4. Митрохина рубаха

В культуре языческой Руси нет вымышленных обра­зов драконов, тигров, черепах или фениксов. И понят­но почему. Ведь жили наши предки не в горах, где ланд­шафт ярко выражен, где есть за что зацепиться взгля­дом. Равнина — другой мир. Она огромна, на ней почти нет холмов и возвышенностей, зато есть леса и болота. Но русичи так же, как и китайцы, пытались понять, где жить лучше. И в каждой местности рождалась своя сказ­ка на эту тему, с каким-то своим местным героем или просто с землей-матушкой. Все эти клубочки, которые катятся и дорогу показывают, волшебные посохи, петуш­ки на флюгерах пошли от основного инструмента лю­дей, которые умели делать самую важную вещь: искали воду. Жить без воды нельзя, даже если рядом протекает река. Специалисты по рытью колодцев были одновре­менно и специалистами по поиску мест для строитель­ства. Называли их лозоходцами, поскольку инструмент, которым они пользовались для поиска воды, назывался лозой. Они великолепно знали еще в очень далекой древности, что нельзя строить дома там, где лоза пока­зывает воду. Они знали множество примет, как выбрать наилучшее место для застройки: определялось это по породам деревьев, по видам животных, по выходам ка­менных глыб. Собственно говоря, до сих пор метод по­иска хорошей земли ничуть не изменился. Местность сама показывает человеку, можно ли на ней полноцен­но жить. Нужно только уметь наблюдать.

Задайте себе вопрос: что самое важное в поиске мес­та для будущего дома? Во-первых, он не должен стоять на геологически неоднородной местности. Во-вторых, под ним не должна протекать подземная река. В-третьих, он должен быть защищен от ветров. В-четвертых, он дол­жен быть защищен от паводков. В-пятых, он должен быть хорошо освещен.