О том, что должны держать в уме свидетели.

Когда вассал получает приказание от сюзерена совершить харакири, приговор его должен быть прочтен цензором клана, который действует также и в качестве свидетеля. Он должен занимать место прямо против преступника, на расстоянии двенадцати футов от него; по некоторым книгам расстояние должно быть восемнадцать футов, а сам он должен сидеть наискось, не поворачиваясь прямо лицом к преступнику. Он должен положить свой меч около себя; впрочем, если он того пожелает, то может оставить свой меч у себя за поясом. Приговор должно читать отчетливо. Если приговор представляет собой длинный документ, то не следует начинать чтение очень громким голосом и потом понижать его до шепота, так как это выглядит так, будто бы человек струсил, но читать все время тихо еще того хуже; весь приговор должен быть передан ясным, ровным и одинаково отчетливым голосом от начала до конца. Обязанность главного свидетеля — подать пример твердости другим лицам, присутствующим при совершении харакири. После того, как секундант закончит свое дело, он несет отрубленную голову к главному свидетелю, который, осмотревши ее, должен объявить, что удостоверил ее тождественность, взять свой меч и уйти. Впрочем, бывает достаточно только отрубить голову и не носить ее показывать главному свидетелю — в таком случае секундант наперед получает соответствующие инструкции на этот счет. При вставании с места главный свидетель должен сделать первый шаг левой ногой и поворотиться налево. Если путь к месту казни ведет через двери, то главный свидетель, имеющий при себе два меча, должен сидеть на кресле; он должен быть одет в пеньковую одежду для церемоний; свои панталоны он должен немного засучить, на нем должен быть полный парадный костюм, соответствующий его рангу. На обязанности его лежит определить каждому из участников, что он должен делать, и также принять меры на случай несчастий.

Если в то самое время, как участники в предстоящей церемонии харакири, собравшись вместе, начнут освежать в своей памяти потребные на этот случай воинские познания, приготовляясь таким образом к выполнению предстоящих им обязанностей; если в это самое время кто-нибудь из посторонних войдет в ту же комнату, то они обязаны немедленно перевести разговор на другую тему. Самураи должны быть хорошо знакомы со всеми мельчайшими деталями харакири, поэтому дать кому-нибудь заметить, что они обсуждают, что должно быть сделано в случае, если произойдет какое-нибудь уклонение от нормального течения церемонии харакири и т. д., значило бы обнаружить свое очевидное невежество. Однако, если случится зайти к ним какому интимному другу, то он может быть приглашен к участию в совещании по этому вопросу, тем более что не всегда бывает совершенно ловко и удобно скрыть от посторонних лиц предмет разговора, шедшего до их прихода.

Возможно, и весьма вероятно, что после прочтения приговора осужденный пожелает сказать несколько последних слов главному свидетелю. Будет ли он выслушан или нет, зависит от формы содержания того, что он имеет сказать. Если он говорит сбивчиво и путаясь на каждом шагу, то его не удостаивают вниманием; в таком случае секундант уводит его прочь по знаку главного свидетеля или сам от себя прямо в комнату для перемены одежды.

Если осужденный поручается правительством надзору какого-либо князя, то последний, после прочтения приговора, должен известить осужденного через своих приближенных, что приказания правительства требуют неукоснительного исполнения, но, если он пожелает высказать свои последние желания, то может сделать это перед посланными приближенными, которым князь поручил выслушать их; если же осужденный — человек высокого ранга, то князь лично должен идти и выслушать его последнюю волю.

Осужденный должен ответить на это в таком роде:

«Милостивый государь! Благодарю вас за ваше заботливое внимание, но я ничего не имею сказать. Я глубоко признателен вам за доброе отношение, которое встречал к себе с того самого времени, как был передан на ваше попечение. Прошу вас засвидетельствовать мое глубочайшее уважение князю и его приближенным, которые были так внимательны ко мне». Или он может сказать еще так: «Господа, я ничего не имею сказать, но так как вы были так добры подумать обо мне, то я был бы премного обязан вам, если бы вы передали то-то и то-то, таким-то и таким-то лицам». Если осужденный поручил приближенным что-либо передать, то те должны выслушать его слова с полным вниманием, чтобы совершенно успокоить ум и сознание осужденного насчет того, что его слова будут переданы в точности кому следует. Если он попросит прибор для письма с целью изложить на бумаге свою последнюю волю, то приближенные князя должны сказать ему, что это запрещено законом, и не соглашаться на его просьбу. В душе же они должны чувствовать, что тяжело отказать в просьбе умирающему, поэтому они должны стараться сделать все, чтобы облегчить ему его последние минуты: их обязанность отнестись к осужденному с наивозможнейшей внимательностью и добротою. Так это было во времена Гэнроку при харакири ронинов Асано Такуми-но ками. Князь Хиго, после прочтения приговора, проникнувшись уважением к мужеству осужденных, приказал даже, вопреки закону, отнести им бумагу и прибор для письма. Но если осужденный не может сосредоточиться ни на чем серьезном от возбуждения, то бесполезно давать ему письменный прибор. Все это должно зависеть от обстоятельств. Когда человек убил другого, заранее приготовясь понести все последствия за свой поступок, казнь такого человека должна быть произведена со всей честью. Когда человек убивает другого на месте в припадке необузданной страсти и потом бывает сам ошеломлен и поражен своим поступком, нет нужды прилагать такое старание к ведению всей церемонии со щепетильною точностью. Если осужденный — человек осмотрительный и разумный, то он воспользуется первым удобным случаем, после того как будет отдан под стражу, для выражения своих желаний и не станет откладывать этого до последнего момента; простирать же свою любезность до того, чтобы предоставлять в его распоряжение уже после начала церемонии письменные принадлежности и т. п., не обязательно. Если встретится какое-либо сомнение в этом отношении, то можно обратиться за разрешением его к главному свидетелю.

После того, как ронинам Асано Такуми-но ками был прочитан их приговор во дворце Мацудайра Оки-но ками, этот даймё, выйдя сам попрощаться с ними, вызвал Оиси Тикара, сына их начальника, и сказал ему: «Я слышал, что ваша мать находится в настоящее время на своей родине. Я могу легко представить себе, как она будет опечалена, услышав о смерти вашей и вашего отца. Если вы пожелаете передать ей что-либо, то скажите это мне без всякого стеснения, и я немедленно передам ей ваш прощальный привет». Несколько минут Тикара оставался безмолвным, со взором, потупленным в землю; наконец он отступил немного назад, поднял голову и сказал: «Я смиренно благодарю вашу светлость зато, что вы изволили сказать мне. Мой отец с самого начала предупредил меня, что наше преступление слишком велико, так что даже если бы мы получили милостивое прощение по обвинению в одном пункте, то все же мы не должны забывать, что против нас имеется 100 000 000 других пунктов, за которые мы должны непременно совершить харакири, и что если бы я не обратил внимания на его слова и попытался бы избежать наказания, то его ненависть преследовала бы меня после его смерти. Мой отец запечатлел эти слова в моей памяти в храме Сэнгакудзи и снова повторил их, когда я расставался с ним перед тем, чтобы быть отведенным во дворец князя Сэнгагу. Теперь мой отец и я осуждены на харакири согласно заветному желанию наших сердец. Конечно, я не могу забыть свою дорогую мать, но когда я прощался с нею в Киото, она сказала мне, что мы разлучаемся навеки, и просила меня не показать себя трусом, когда я буду думать о ней. Я уже тогда простился с ней навсегда и потому в настоящее время не имею ничего передать ей». Когда он сказал так, Оки-но ками и все его приближенные, собравшиеся вокруг него, были тронуты до слез удивлением перед его героизмом.

Рассказ этот должно вспоминать почаще.

Хотя представляется лишь справедливым, чтобы перед совершением харакири осужденный принял ванну и вкусил вина и пищи, но все эти детали должны быть, по возможности, сокращены или даже вовсе выпущены. Чем скорее дадут умереть осужденному, тем лучше. Если он пожелает выпить воды, то в этом не следует отказывать ему. Вообще, если он держит себя в своих словах и поступках как благородный самурай, то должно приложить все старания, чтобы совершить его казнь возможно лучшим образом. Однако, хотя бы он был самый смелый человек, то и тогда при близости смерти обычное хладнокровие может остановить его, и медлить с его казнью значило бы, по всей вероятности, заставить мужество осужденного изменить ему. Поэтому, как только будет прочитан приговор, казнь должна быть немедленно приведена в исполнение; этого опять-таки не должен никогда забывать главный свидетель.